Ветер – существует четыре ветра, или четыре направления. Каждому из этих ветров соответствует определенный тип личности, они подобны женщинам. По этой причине женщины-маги ищут их.

Восток. Это порядок. Она оптимистична, беззаботна, обходительна, как устойчивый бриз. Её можно узнать по почти непроницаемым участкам в светимости, чем-то похожим на небольшие обесцвеченные пятна.

Север. Это сила. Она находчива, резка, пряма, несгибаема, как сильный ветер. Имеет всестороннее излучение красноватых оттенков, похожее на жар.

Запад. Это чувство. Она интроспективна, совестлива, артистична, подобна прохладному порыву ветра. Вся окутана как бы тончайшей вуалью из-за этого кажется, что она светится темнее остальных.

Юг. Это рост. Она питает, она шумна, застенчива, тепла, как горячий ветер. Имеет перемежающееся свечение. Она мгновение светится, а затем гаснет, чтобы вспыхнуть вновь.

Вечность – нечто неизмеримо огромное, находящееся вокруг нас в сфере III внимания. Нет более глубокого одиночества, чем одиночество вечности; и нет ничего более удобного для нас, чем быть человеческими существами. Человек знания разрешает это противоречие на практике – оставаясь человеком, он целеустремленно погружается в абсолютное одиночество вечности.

Видение – это созерцание мира всем телом (способность развиваемая с помощью искусства сновидения). Видение явилось критическим элементом как в разрушении мира древних видящих, так и в формировании нового подхода. Ошибочная фиксация на способности видеть сделала Древних Видящих одержимыми увиденным, что привело их к роковому исходу. Древние Видящие сделали ставку на Силу в своем стремлении к абсолютной власти над всем существующим. Они упустили из внимания тот факт, что Сила не может быть чьей-то личной собственностью и погибли, разрушив себя и свой мир изнутри. Новые Видящие исправили эту ошибку и применили свое видение к истинному постижению мира, что привело их к открытию истин осознания, которое в свою очередь сделало возможным начало нового цикла.

Видящий – научившись видеть под защитой сновидения, человек знания становится всем, не будучи ничем. Вместо того чтобы играть людьми, животными, процессами и явлениями природы видящий встречает все проявления мира отрешенно, посреди своей глупости. Видящий контролирует свою глупость и больше не имеет активного интереса к манипулированию кем или чем бы то ни было, т.к. истинное видение отстраняет его от всего, что он знал до сих пор. Видящий может прийти к неправильным выводам лишь в том случае, если будет оставаться наивным и неподготовленным. Множество подобных глупцов, научились видеть и стали сентиментальными видящими, под мистическим покровом тайны сообщающими таким же заблуждающимся искателям истины откровения личного опыта, подкрепленного непоколебимой верой в свой собственный гений.

Работа с Ветром (Практика для Женщин)

Задача: пробуждение вторичных функций матки (ощущение целостности тела женщины).

«Ветры и женщины верны друг другу, женщины учатся быстрее, если доверяют своему ветру»

Отправиться искать ветер на определенном месте (место силы, плато, скалы) снять одежду, позволить ветру входить и выходить через все отверстия, при этом удерживать в осознании вопрос:

- что мне делать со своей жизнью?

В матку приходят разные ветры, но беседовать через нее будет только твой ветер. Разум только регистрирует происходящее и не вмешивается. Сначала ветер движется поверх, затем внутри, пронзает насквозь, проходит в матку и говорит что делать. Внезапно матка понимает, что делать и транслирует это всему существу женщины. Необходимо оставаться спокойной и расслабленной.

«Узнать, какой же ветер сейчас с тобой взаимодействует, можно успокоившись и не разговаривая, тогда ветер СХВАТИТ тебя»

Перед проведением данной практики необходимо провести подготовительную работу, т.к. ветер несет силу перемен. Это незримое, но живое существо. Попытка пробудить перемены и моментальный отказ от этого – вызовут колебания в судьбе человека, которые могут нарушить однородность и внутренние связи. Поэтому решающим моментом для встречи с ветром выступает осознанная готовность женщины встретить эти перемены.

    В малоизвестной повести знаменитого Конан Дойла один из персонажей поражает воображение своих гостей невиданным аттракционом: сев на диван в курительной комнате, остолбеневший гость вдруг оказывается в гуще амазонских джунглей, где по стволу дерева змеится лиана, которую обвил пестрый питон. Еще миг – и вот вокруг уже пески Сахары, у подножия обелиска копошится скарабей, а на горизонте тает дымка миража... Весьма довольный произведенным эффектом, хозяин с веселым огоньком в глазах обнадеживает собравшихся: нет, они все еще в здравом уме, просто диван находится в стеклянном ящике, который с большой скоростью движется по рельсам из одной громадной оранжереи в другую, и в каждой воспроизведен какой-нибудь отдаленный уголок Земли. Жмешь на кнопку – и стеклянный ящик с диваном переносится к Великой Китайской стене, жмешь еще раз – попадаешь еще куда-нибудь.
    Нет предела изумлению гостей, они потрясены, подавлены, чем вызывают у нас снисходительную улыбку. Ведь все это – жалкое подобие самого обычного телевизора, мерцающего в квартире у каждого из нас, а по нему и не такое увидишь.
    Все на дому – самый полный обзор: отдых в Крыму, ураган и Кобзон, фильм, часть седьмая, - тут можно поесть, потому что я не видал предыдущие шесть.
    А начиналось все просто, как способ передачи изображения на расстоянии, телевидение (от греческого tele – отдаленный). Так же как кинематограф был изначально всего лишь новым способом механической фиксации театральной постановки, с сохранением театральной поэтики. Все изменилось, когда создатели фильмов осознали, насколько мощным, выразительным средством может быть монтаж, ряд кадров, снятых с различных камер, чередование ближних и дальних планов. Последовательно сменяющиеся кадры влияют друг на друга, семантически дополняют, контрастируют, рождают новые смыслы. Поэтому так вопиюще выглядит реклама с крылышками, внезапно прерывающая чей-то лирический монолог. Когда-то подобные вещи всех шокировали, сейчас мы попривыкли.
    Чередование планов, наплывы, быстрое мелькание кадров – основной выразительный принцип современного телевидения, без которого оно просто непредставимо. Это настолько обыденное и само собой разумеющееся явление, что кажется странным вообще заводить о нем разговор. Между тем просмотр современной телепродукции сопровождается исключительно важными психическими явлениями, по ряду причин ускользающими от внимания смотрящих.
    Дело в том, что когда взгляд человека падает на что-либо, движение его глаз управляется исключительно внутренними нервными импульсами или происходящим в его сознании психическим процессом.
    Однако включенный телевизор практически никогда не передает статичный вид с одной неподвижной камеры. Напротив, это изображение интенсивно меняется. Каждые несколько секунд происходит либо смена кадра, либо наплыв на какой-либо предмет, либо переключение на другую камеру – изображение непрерывно модифицируется оператором и стоящим за ним режиссером. Такое изменение изображения называется техномодификацией.
    Смене изображения на экране в результате различных техномодификаций соответствует условный психический процесс, который заставляет наблюдателя переключать внимание с одного события на другое и выделять наиболее интересное из происходящего, то есть управлять своим вниманием так, как это делает за него съемочная группа. Возникает виртуальный субъект этого психического процесса, который на время телепередачи существует вместо человека, входя в его сознание, как рука в резиновую перчатку.
    Виктор Пелевин, пристально интересовавшийся данным предметом, сравнивал эту ситуацию с состоянием одержимости духом. Разница заключается в том, что этот дух не существует, а существуют только симптомы одержимости. Этот дух условен, но в тот момент, когда телезритель доверяет съемочной группе произвольно перенаправлять свое внимание с объекта на объект, он как будто становится этим духом, а дух, которого на самом деле нет, овладевает им и миллионами других телезрителей.
    Происходящее уместно назвать опытом коллективного небытия, поскольку виртуальный субъект, замещающий собственное сознание зрителя, не существует абсолютно – он всего лишь эффект, возникающий в результате коллективных усилий монтажеров, операторов и режиссера. С другой стороны, для человека, смотрящего телевизор, ничего реальнее этого виртуального субъекта нет.
    Быстрое переключение телевизора с одной программы на другую, к которому прибегают, чтобы не смотреть рекламу, называется zapping. Психическое состояние человека, предающегося заппингу, и соответствующий ему тип мышления постепенно становится базисным в современном мире.
    Отсюда следует один чрезвычайно важный вывод: подобно тому, как телезритель, не желая смотреть рекламный блок, переключает телевизор, мгновенные и непредсказуемые техномодификации изображения переключают самого телезрителя. Переходя в состояние Homo Zappiens, человека переключающего, он сам становится телепередачей, которой управляют дистанционно. И в этом состоянии он проводит значительную часть своей жизни.
    Именно эффект виртуального небытия – а вовсе не новизна информации или ее доступность – главная причина огромной притягательности телесмотрения. Его терапевтическое влияние очевидно: устав от круговерти собственных (как правило, однотипных) мыслей, человек с облегчением замещает собственное «я» чем-то другим, получая передышку. Это похоже на воздействие алкоголя, но в этом случае блаженное безмыслие – только одна из стадий опьянения, причем весьма непродолжительная, а затем груз пьяных мыслей заставляет человека проникаться удесятеренным ощущением самого себя, побуждая к деятельности еще более интенсивней, чем ранее. К тому же пьянство зачастую сопровождается бурными эксцессами, за которыми неотвратимо следует упадок духа и немощь плоти. Поэтому телесмотрение предпочительнее, достигаемый терапевтический эффект является длительным и стойким, а ущерб здоровью кажется минимальным.
    Есть, правда, категория телезрителей, более уязвимая для телевоздействия, - это дети. У режиссера Годфри Реждио есть короткий документальный фильм, производящий сильное и очень тяжелое впечатление. Камера на протяжении двадцати минут неотрывно следит за лицами детей, смотрящих телевизор. Взрослые все-таки сохраняют за этим занятием черты осмысленности на лицах, дети – нет. Они беззащитны, и поэтому отсутствуют абсолютно, их прозрачные пустые глаза – глаза имбецилов, на что уж они там смотрят...
    А кстати, на что? Самый востребованная тема сегодня – задники кулис, оборотная сторона декораций, творческая кухня и творческая спальня. Сам сеанс черной магии никого уже не интересует, начинать надо сразу с его разоблачения. Интересен не интерьер, а процесс ремонта, не блюдо, а его приготовление, не артист, а изготовление звезды из полуфабриката. А, ну-ка, девушки! А, ну-ка, парни! Прославиться не благодаря своим достоинствам, а вопреки их отсутствию?
    У политиков всегда были советники, помогающие предстать перед публикой в нужном свете – сейчас их называют имиждмейкерами, и – держаться они предпочитали в тени, причем не без оснований. Если бы советник, к примеру, Гитлера, вздумал поделиться к общественностью тем, как он инструктирует вождя, как тот неумело следует его рекомендациям – он бы и час не пережил своих откровений. В наши дни из этого бы вышло сверхпопулярное телешоу.
    Другая важная тема – стыд, точнее, его преодоление. Постыдное вроде занятие – подглядывать, и в замочную скважину, и в глазок телекамеры. А может, ничего? Вот ведь показывают... В пьесе Бродского «Мрамор» один из героев вспоминает своего знакомого, предприимчивого домовладельца, который вместо лампочек установил в квартирах миниатюрные видеокамеры. И за плату давал целый час семейную жизнь наблюдать, без купюр. «Так, - говорит, - очереди к нему стояли! Потому что – элемент вероятности, ведь сегодня они могли решить не делать этого... и плакали твои денежки. А могли и наоборот. Это знаешь как распаляет!» Бродского продюсеры, скорее всего, не читали, но не беда – дошли своим умом.
    Есть еще много чего: хохмач Петросян и его надсадно хохочущая публика, есть откровения убийц, снятые оперативниками для внутреннего пользования, есть викторины, есть веселые овощи, кромсающие себя, прямое включение из пекла пожара, из чрева дракона... Есть телевизор - мне дом не квартира: я всею скорбью скорблю мировою, грудью дышу я всем воздухом мира, Никсона вижу с его госпожою.
    Кто только не ругал телевидение! У всех свои претензии. Но самое плачевное, что даже люди избегающие телевидения прекрасно в нем ориентируются. «Ужас! Ну как такое показывать! Совсем стыд потеряли!» , - восклицают они, и смотрят, смотрят, не в силах оторваться. Ведь врага надо знать в лицо, и ненависть только крепче сплетается с ним в одном смертельном объятии, а значит, будет проглочена и реклама, и чьи-то компетентные анализы, и многое другое.
    Рафлз Хоу, катавший гостей в стеклянном ящике по оранжереям, был очень одинок. Телевизор вообще часто становится уделом одиноких. Под него они засыпают, не выключают его, уходя на кухню мыть посуду, телевизор – утешение одинокого и его проклятие, потому что делает одиночество сносным, и тем самым усугубляет.
    У Пелевина, по его собственному признанию, шнур телевизионной антенны дома обрезан. Что ж, поверим на слово и закончим цитатой из его романа «Чапаев и Пустота» :
«А вот скажите, - заговорил он, - чего хочет человек, вернувшийся домой из опасного путешествия, после того как утолит жажду и голод?
- Не знаю, - сказал Сердюк. – У нас обычно телевизор включают.
- Нее, - сказал Кавабата. – Мы в Японии производим лучшие телевизоры в мире, но это не мешает нам осознавать, что телевизор – это просто маленькое прозрачное окошко в трубе духовного мусоропровода. Я не имел в виду тех несчастных, которые всю жизнь загипнотизированно смотрят на бесконечный поток помоев, ощущая себя живыми только тогда, когда узнают банку от знакомых консервов.